Бонистика > Тематическая бонистика
Банкноты в литературе.
Landser:
Вообще вероятность встретить в литературе более менее подробное описание денег будет если речь идет о социальных потрясениях, революции, войны, и т.д. Т.к. деньги быстро меняются, и скажем так выглядят не привычно. Ну, кому в соременной России прийдет в голову описывать рубли образца 1998г? Привыкли все к ним, и так знают как выглядят, тоже и с долларами или там евро. Если и будут про них писать то только если речь о фальшивых банкнотах будет.
Koll:
Смирнов Виктор
Тревожный месяц вересень
В полутемной кузне — свет сочится лишь из маленького оконца под потолком, — в углу, за столиком, где обычно Крот угрюмо и молча в присутствии почтительно застывшей жены поедает свой снеданок, теперь сидят Сагайдачный и Глумский. Столик забросан красненькими тридцатирублевками, синими пятерками с изображением летчика, зелененькими трешками с солдатами в касках... Вся колхозная касса, выручка от продажи последних горшков и глечиков, лежит на изрезанных ножом грязных досках, как осенний разноцветный букет.
.................
Сагайдачный мерно щелкает костяшками. Нам нужно высидеть определенное время в кузне.
— Кстати, а сколько это на вес — миллион? — спрашивает старик и поверх пенсне осматривает нас с Глумским.— Вдруг они поинтересуются, как тяжел мешок, а я даже не представляю.
С таким же успехом он мог спросить нас, как гарпунят китов в Гренландии. Я больше ста рублей в жизни не держал в руке.
— Черт его знает! Прикинем, сколько колхозная касса весит, и помножим.
Глумский сгребает корявыми ладонями тридцатки, пятерки и трешки, перевязывает их бечевой и подвешивает к безмену. Отводит гирьку... Стрелка едва шелохнулась.
— Н-да, — сконфуженно говорит Глумский.—Не тянет наш кооператив на безмене. А до войны, бывало, у инкассатора сумка плечо гнула.
Koll:
Балис Сруога
Лес богов
Универсальный магазин
Для нужд заключенных в лагере открыли лавку. Официально ее называли кантиной. В кантине могли покупать товары все заключенные, у которых водились деньги. А деньги добывали следующим образом.
У новичка, попавшего в Штутгоф деньги немедленно забирали и отдавали на хранение в "банк" - канцелярию Гапке. Заключенным строго запрещалось держать деньги при себе в какой бы то ни было валюте. Из средств, замороженных у Гапке, узник каждые четыре-пять недель мог получить по 15 марок, но не банкнотами , а особыми купонами, которые в кантине принимались вместо денежных знаков. Потом лавка рассчитывалась с учреждением Гапке.
Поскольку в универсальный магазин постоянно заходили и эсэсовцы, не имевшие арестантских купонов, то лавочник принимал и банкноты , что было на руку различным лагерным жуликам и бизнесменам.
Свободных банкнотов в Штутгофе было более чем достаточно. Изворотливые новички ухитрялись спрягать некоторое количество денег, не все сдавали в кассу. Кое-кто забывал деньги в карманах одежды. Гардеробщики находили их, вытаскивали, и тут же пускали в оборот. Не прекращался и приток средств с воли - через разные рабочие команды и через вольнонаемных мастеров, сбывавших за пределами лагеря украденное в лагере добро. Деньги в Штутгофе не переводились. Когда Леман или Зеленке играли в карты, на столе всегда лежали сотни и тысячи марок. Игра в карты, особенно на деньги - строжайше запрещалась. Тем не менее играли во всех блоках, иногда на очень большие суммы.
Весной 1944 года в лагере провели "денежную реформу": была введена категория так называемых образцовых каторжников - Bevorzugte Haftlinge. Они носили букву "V" на рукаве и имели право не стричься наголо. Ее присваивали писарям, ремесленникам, мастерам, капо, блоковым, шрейберам и некоторым рядовым заключенным. Так как труд в лагере из принципа не оплачивали, то отличники еженедельно получали, якобы за добросовестную работу, премии от 1 до 5 марок, причем получали особо установленными бонами. Каждый, получивший премию, мог взять со своего текущего счета сумму, равную полученной награде. Ежемесячно ему таким образом выдавали около 30 - 45 марок. На них он мог покупать в кантине все, что там было. В данном отношении "каторжники-отличники" находились в лучшем положении, чем почетные каторжники. Последние были освобождены от работы и штатных мест не занимали, следовательно, не могли рассчитывать ни на какие премии. Только в порядке исключения им разрешали каждый месяц брать по 15 марок со своего текущего счета. Правда, почетные каторжники отыгрывались другим способом.
Литовский блок славился в лагере своей честностью. - мы никогда не воровали продукты. В силу этого обстоятельства власти часто посылали нас на подсобные кухонные работы. Была создана постоянная рабочая артель из 15-20 человек для выгрузки продуктов из машин в лагерные склады. Артель днем и ночью находилась в полной боевой готовности и являлась по первому зову. Некоторые члены нашей артели выполняли другие работы: убирали овощи, резали и шинковали капусту и т. п. За свой труд артель получала, неофициально, известное вознаграждение продуктами. Оплата натурой в лагере имела большое значение и вполне заменяла собой денежные премии.
Другие заключенные, лишенные знаков отличия, никаких премий не получали. Для них текущий счет был книгой за семью печатями.
Образцовых каторжников было сравнительно немного. Все остальные узники не имели за душой ни пфеннига и в лагерном универсальном магазине приобрести ничего не могли. Несмотря на бедность ассортимента товаров, кантина все же играла большую роль в жизни заключенного. Там иногда можно было купить кусок полусгнившего сыра, вареную свеклу, бутылку минеральной воды, картошку, салат, редиску, рыбу, морковь. Это было ценным дополнением к скудной лагерной пище и, что особенно важно, готовилось чище, чем на арестантской кухне. Франты получали в универсальном магазине бритвенные принадлежности, кремы, зубную пасту, даже березовую воду. В кантине продавали курево. Во всех тюрьмах мира папиросы и табак ценятся на вес золота и являются самой ходкой валютой. Их всегда выменяешь на хлеб, суп, мармелад и многие другие товары.
В 1943 году в лагере можно было свободно купить отличное курево. В 1944 году снабжение табаком ухудшилось, но состоятельные заключенные все же были обеспечены им лучше, чем немцы на свободе или рядовые эсэсовцы. И вот почему.
Весь доход от кантины поступал в пользу эсэсовской организации. Заведовал магазином эсэсовец, а за прилавком стояли заключенные. Какие бы товары в: лагерь ни доставляли, они не залеживались на полках. Заключенные раскупали буквально все. Да и понятно - где же еще можно было потратить лагерные боны? Эсэсовская организация была тоже весьма заинтересована в товарообороте. Цены она устанавливала по собственному усмотрению и, конечно, более высокие, чем на свободном рынке. Кроме того эсэсовцы получали товары скорее, чем какая-нибудь частная лавочка. Наконец все, что залеживалось в специальной эсэсовской лавке в Штутгофе, сбывалось в кантине заключенных.
Работа в кантине считалась едва ли не лучшей в лагере. Долгое время здесь трудился один только заключенный, бывший трактирщик, поляк. Два его сына служили в армии и оба погибли на фронте. Он сам пятый год маялся в лагере. Впоследствии трактирщик получил помощника а перед ликвидацией Штутгофа - еще одного.
Работники магазина были богатыми людьми. Жили они в самой кантине, на лагерную пищу даже издали смотреть не хотели и питались на собственные средства.
Расплачиваясь за покупку, заключенный отдавал лавочнику свои купоны. Тот должен был вырезать соответствующее их количество из общего листа. А вырезал, сколько хотел. Проверять и не пробуй - получишь в морду. Не нравится - скатертью дорога.
Берет заключенный тюбик зубной пасты, платит большие деньги - полторы марки. Вышел, ощупал покупку. Паста оказалась старой, затвердевшей. Она крошится и никак не соглашается вылезти из тюбика. Что от нее проку. Возвращается покупатель и просит: "Замени пасту. Я же полторы марки заплатил!"
Вместо зубной пасты узник получает в зубы, да еще слышит издевательское:
- Болван. Ты пасту на хлеб намажь вроде сыра и съешь.
Затем следует пинок ногой.
Узник уходит в слезах. Что ему остается делать?
От таких комбинаций продавцы получали солидную прибыль. Они торговали умело.
Самым ходким товаром было курево. Весь транспорт табака лавочники не продавали. Большая часть попадала в укромные местечки, в потайные ящики. Арестанты покупали курево, вмиг его выкуривали или продували в карты. В лагере наступал табачный голод. Курильщики волком выли. В кантине курево не иссякало. Но не каждый мог получить его. Получали только лица, пользовавшиеся доверием лавочников и имевшие с ними связи. Доступ к куреву открывали лесть и славословие, подхалимаж и угодничество. Охотно принимались также и подарки - картошка, маргарин, колбаса... Женщинам-арестанткам было запрещено курить. Курево им не продавали. Но и они его получали в кантине. В обмен шли прекрасные чулки, белье, носовые платки, пуловеры, - то, что могли украсть женщины. Кроме того, одежда продавцов всегда была превосходно выглажена.
Однажды комендант лагеря вздумал устроить бал. Из Гданьска выписали для стола пять штук какой-то дорогой рыбы. Надо же было случиться, чтобы две рыбы по пути пропали. Власти произвели обыск, перерыли весь транспорт, нигде не нашли. Возчики объясняли пропажу тем, что во время переправы на пароме через Вислу рыбы проявили свою врожденную любовь к воде и выскочили. За такое мудрое объяснение возчики получили всего только по зуботычине, не более, а дорогую рыбу, которая должна была украсить стол коменданта, сожрали лавочники, искусно зажарив ее в масле.
Кантина продавала писчую бумагу, марки, конверты. Хочешь написать письмо - угоди продавцу. Иначе чего-нибудь да не получишь. Либо бумаги, либо конверта, либо марки. Попробуй без одной из вышеупомянутых вещей написать и отправить письмо!
С кантиной имели дело и каторжане и каторжанки. Кантина была посредником в любви. Через магазин шли любовные письма и подарки. Вацек Козловский всегда оставлял в ней яства для своей возлюбленной. Правда, лавочники передавали их не девушке, а ее настоящему любовнику. Они считали, что так ближе. У кантины Вацек и поймал своего счастливого конкурента. Там он с ним и разделался.
Продавцы дружили только с влиятельными арестантами. Во всех блоках лавочников принимали как желанных и почетных гостей. На различных увеселительных сборищах, устраиваемых в блоках, например, во время состязаний боксеров, лавочников радушно встречали блоковые шрейберы и капо... Усаживали их на почетные места... как именитых купцов...
Да, коли голова на плечах и казенный товар в руках можно жить на свете!
Koll:
Рыбас Святослав Юрьевич
Красавица и генералы
На следующий день Симон позвал Нину завтракать и за столом показал фокус: вынимал из портмоне разные банкноты и раскладывал на скатерти. За сотенной Донского казначейства с изображением Ермака Тимофеевича в медальоне легла двухсотпятидесятирублевка с Матвеем Ивановичем Платовым, деникинские с Царь-колоколом и мартосовским памятником Минину и Пожарскому, затем невесть зачем хранимая зеленоватая купюра бывшего украинского гетмана Скоропадского. Последним был стофранковый билет.
— Ты вчера была чересчур патриотка, — сказал Симон, хмуря черно-рыжие брови. — Вот перед нами картина всей нынешней обстановки. Какие деньги тебе по душе?
— Иди к черту! — отмахнулась Нина. — Чего тебе надо?
— Значит, франки, — улыбнулся Симон. — Капитал, Ниночка, не любит национальной ограниченности. Советую тебе всегда иметь перед глазами эту денежную палитру, тогда ты уцелеешь в этой буре.
Dimich:
о выпуске "малессонок" Клыч Кулиев "Черный караван" 1973 г. стр. 309-310.
"Пройдя по Офицерской улице, мы с Элен свернули в сторону Русского базара. Миновав Скобелевскую площадь и уже подходя к типографии, я вспомнил, что не взял бумажник. Идти без денег на базар... Мне еще никогда не случалось попадать в такое положение! Я остановился и, шаря в карманах, сказал:
- Элен! Сегодняшние расходы на ваш счет. При мне, оказывается, нет ни гроша.
Элен тихо засмеялась:
- Вернете с процентами, у меня есть деньги. - Она открыла сумочку и , достав несколько хрустящих бумажек, протянула мне. Я удивленно посмотрел на Элен:
- Что это?
- Деньги.
- Чьи деньги?
- Прочитайте...
Я прочел надписи на ассигнациях. Они были на двух языках: английском и русском. Сразу же бросились в глаза несколько слов, напечатанных буквами на русском языке: "Обязательство Великобританской Военной Миссии". Остальной текст был напечатан помельче: "Именем Великобританского Правительства я обязуюсь заплатить через три месяца с сего числа предъявителю сего пятьсот рублей. Генерал-майор Маллесон. Великобританская Военная Миссия". Слово "пятьсот" было выделено более крупным шрифтом.
В самом низу, уже совсем мелкими буквами, стояло: "Признано Закаспийским Правительством к хождению наравне с денежными знаками". Я с откровенным изумлением посмотрел на Элен: - И это на правах денег?
-Да.
- Когда выпустили?
- Там есть дата.
Я снова начал перебирать бумажки. Действительно, на них стояло по-английски: "12 декабрь 1918". Я не знал о такой операций. Спросил у Элен, чем это вызвано. Она ответила со смехом:
- Причина одна: средств не хватает. На все нужны деньги. Просят миллионы, но одному Богу известно, куда они
расходятся. Ведь еще недавно мы выдали баснословную сумму. А теперь просят! Вот генерал и решил выпустить эти
деньги.Элен показала на одинокое, закопченное дымом здание типографии, и сказала:
- Деньги теперь печатают вот здесь.
Я знал, Маллесон умеет находить выход из трудных положений. Действительно, нелегко насытить прожорливых, жадных к наживе людей. Генерал поступил умно. Я положил бумажки в карман и продолжал расспросы:
- А Лондон знает об этом?
- Знает... Переговоры шли около месяца. Лондон советовал обещать уплату по окончании войны. Но Фунтиков и остальные не согласились, сказали: "Такие обязательства невозможно будет распространить среди населения, лучше после продлим срок".
Навигация
Перейти к полной версии