Сотрудники ОГПУ принуждали приемщиков ценностей в Торгсине выдавать фиктивные квитанции, а затем сдавать полученное по ним золото в ОГПУ, требовали от приемщиков фамилии сдатчиков золота, "приглашали на разговор" директоров магазинов и управляющих контор. А могли и арестовать оценщика прямо во время приемки ценностей. По сообщению из Валдайского края: "На днях в универмаг Торгсина явился один из агентов ОПТУ тов. Исаенко. Несмотря на то что на нем было штатское пальто, все же его все знают, кроме того, из-под воротника торчат петлицы... здесь же в универмаге при посторонней публике он пристал к пробиреру (приемщик, который определяет пробу ценного металла. - Е. О.) с вопросом: "А у тебя где спрятано золото?" Пробирер ему ответил: "Если тебе думается, что оно у меня есть, иди ищи". Поговорив с кассиршей и повертевшись минут 15 у кассы, он ушел"(17). Агент никого не арестовал, но дал понять, что может это сделать - запугивание было в арсенале методов ОГПУ.
У ОПТУ были и другие способы "добычи валюты". Его сотрудники, например, требовали, чтобы люди вносили получаемые ими из-за границы на Торгсин валютные переводы на счет ОПТУ или делали "добровольные" пожертвования в фонд индустриализации(18). В анонимном письме, посланном летом 1933 года из Ленинграда на имя председателя ОПТУ Менжинского (копии ушли прокурору СССР Ка-таньяну, наркому финансов СССР Гринько и заместителю наркома иностранных дел Сокольникову), сообщалось:
"ОГПУ в Ленинграде вынуждает граждан трудящихся, имеющих торгсиновские книжки, списывать с текущих счетов в Торгсине большую часть их сбережений под видом добровольного пожертвования. Иногда эти пожертвования достигают почти всей суммы текущего счета в Торгсине. Граждане под влиянием репрессий, а некоторые, боясь репрессий, отдают все, что с них требуют, а иногда и больше, лишь бы их не преследовали"(19).
ОГПУ могло получить валюту и без согласия самого переводополучателя. В одном из документов правления Торгсина описан такой случай: "В Запорожье директора нашего] универмага пригласили в ГПУ и предложили сделать перевод в фонд индустриализации 30 долларов по заборной книжке одного арестованного покупателя"(20). В некоторых случаях сотрудники ОГПУ пробовали логически обосновать необходимость перевода денег на счет политической полиции, объясняя человеку, что если у него нашлась валюта для Торгсина, то он, конечно, должен иметь ее и для ОГПУ.
ОГПУ оправдывало конфискацию золота и наличной валюты у клиентов Торгсина тем, что отбирало припрятанные ценности, которыми государство не могло бы иначе воспользоваться. Конфискация валютных переводов не укладывается в это объяснение. В данном случае ОГПУ отбирало деньги, которые уже находились на счету государственной организации - Торгсина.
Действия ОПТУ приводили к тому, что население начинало настороженно относиться к Торгсину. Распространялись слухи о том, что он "организован в помощь ОПТУ", является "подсобным хозяйством ОГПУ", "ловушкой сдатчиков золота", что покупателей в Торгсине фотографируют и дают о них сведения в политическую полицию(21). Любая связь с ОГПУ отпугивала. Заведующий Валдайским отделением Торгсина одной из причин невыполнения плана подведомственного универмага считал то, что в его кассе работает жена агента ОПТУ, "которую все население знает и задает вопрос, зачем она здесь посажена?"(22). Правление Торгсина информировало правительство, что во все его отделения поступают запросы населения о том, "не является ли опасным получать переводы в связи с производимой ОПТУ выемкой (золота. - Е. О.)"(23). Слухи были настолько расхожи, что случаи, когда сдача ценностей происходила без последствий, вызывали удивление: "Гражданка деревни Чекуново зашла в магазин утром в 7 часов 30 мин., купила на 20 рублей и была удивлена, что ничего нет страшного и рассказывает: "У нас все говорят, что как зайдешь в Торгсин, здесь тебя и арестуют. Теперь приду домой и расскажу, что совсем не так и наших много придет покупать"(24).
После каждой кампании ОПТУ по изъятию золота Торгсин подсчитывал нанесенный урон. Так, в Херсоне в результате операций ГПУ против "валютчиков" в ноябре 1931 года ежедневная выручка Торгсина упала с 700 до 100 долларов(25). В Котласе после арестов, проведенных ОГ-ПУ в декабре 1932 - январе 1933 года (было арестовано 100 человек), торговля практически прекратилась (сократилась на 90%). Многие жалобы Торгсина на действия ОГПУ относятся к последнему кварталу.
Почему политбюро продолжало использовать услуги ОГПУ по добыче валюты, несмотря на очевидные отрицательные последствия? Объяснений, пока гипотетических, здесь может быть несколько. Возможно, сработал стереотип - чем больше организаций занимаются поиском валюты, тем лучше - больше получим. Не все, однако, что кажется логичным в теории, работает на практике. В данном случае ОГПУ мешало Торгсину. Другим объяснением может быть то, что политбюро рассматривало Торгсин как временную и экстраординарную меру. Его существование нарушало принципы социалистической политэкономии, в первую очередь валютную монополию государства. Как в свое время нэп, Торгсин был тактическим отступлением во имя осуществления индустриализации. Коль это ситуация временная, то зачем вносить изменения в работу ОГПУ?
Жизнь "между молотом и наковальней"
Оставим теперь государственные интересы и посмотрим на ситуацию с позиции простых людей. Что может рассказать нам о повседневной жизни 1930-х годов валютное соперничество Торгсина и "политоргана"?
Несомненно, появление Торгсина в советской жизни 1930-х годов создало хаос и неопределенность. Обыватель не понимал, где кончаются функции одной организации и начинаются функции другой. До появления Торгсина все было просто - иностранную валюту и золото (под золотом подразумевались царские золотые монеты, а также дорогостоящие драгоценности и массивные золотые бытовые предметы) не разрешалось иметь. Частные операции с валютой и золотом - продажа, обмен, использование их в качестве наличного платежного средства - считались экономическим преступлением, валютной спекуляцией и наказывались по закону. За этим следило ОПТУ.
С появлением Торгсина валютные операции признавались законными. Запрещались только те, которые производились за пределами Торгсина, там начинался черный рынок. Таким образом правительство разграничило сферы действия Торгсина и ОГПУ.
Запутанность ситуации усиливалась еще и тем, что ОГПУ арестовывало не всякого входящего в Торгсин, а действовало избирательно и непоследовательно. Могло создаться впечатление, что кому-то разрешалось иметь валюту и золото и платить ими в Торгсине, а кому-то - нет.
Но где проходила эта грань? Люди пытались понять логику арестов в Торгсине, рационально объяснить их причины. Может быть, причина арестов кроется в социальном положении покупателя и источнике получения золота? В одном из писем в ОГПУ автор-партиец писал: "Как я понял и понимаю, к аресту подлежат, по-видимому [те], у кого имеется золото, бывшие купцы, торговцы, спекулянты, мародеры, бывшие чиновники старого режима, полиция (царская. - Е. О.) и кулачество, но не трудовой, видно, элемент, пролетарский слой и середняки, и бедняки, которые действительно должны (действительно имеют право. - Е. О.} сдать золото в Торгсин, если есть, без страху и боязни"(26).
В принципе правительству не стоило бы большого труда провести подобное классовое разграничение. Все "бывшие" состояли на учете государства и составляли группу "лишенцев", то есть лишенных избирательных прав. Требовалось лишь указать в правительственном постановлении о Торгсине, что "лишенцам" в его магазины вход запрещен. Мало кто удивился бы такому разграничению, будь то человек 1930-х годов или современный историк сталинизма. Ущемление социальных, политических и экономических прав "бывших" было нормой того времени, и лишение их валютных прав логично бы вписалось в социальную иерархию 1930-х годов.
Однако проблема как раз и заключалась в том, что в случае с Торгсином правительство не стало делить граждан по социальному положению, источникам получения дохода, их дореволюционной деятельности, национальности. Двери Торгсина были распахнуты для каждого, имевшего ценности. Открывая Торгсин, руководство страны поступилось не только принципом валютной монополии государства, но и пресловутым "классовым подходом".
Интересно в этой связи провести параллель между Торгсином и существовавшей в первой половине 1930-х годов государственной карточной системой. Распределяя продукты и товары по карточкам, правительство разделило население на группы в зависимости от их важности для индустриализации, пролетарско-крестьянское происхождение в иерархии государственного снабжения не играло главной роли. Инженерам и рабочим на ведущих индустриальных объектах полагались от государства лучшие пайки (если не считать небольшой группы советской элиты); городское население, жившее в неиндустриальных, небольших городках и поселках, включая пролетариат, или работавшее на второстепенных для индустриализации объектах, получало крохи.
Крестьяне могли рассчитывать на символическое государственное снабжение - здесь тоже существовала своя иерархия, основанная на важности товарной специализации колхоза для индустриализации, - только при выполнении планов государственных заготовок. Даже в отношении "лишенцев" действовал принцип экономической целесообразности - в случае если лишенный избирательных прав работал на крупном индустриальном объекте, в соответствии с правительственными постановлениями, он должен был получать такой же паек, как и вольный индустриальный рабочий. Таким образом, с точки зрения государственного пайкового снабжения монолитные и хрестоматийные для марксизма классы - рабочие, крестьяне и интеллигенция - отсутствовали. Они были раздроблены на многочисленные подгруппы, перетасованы и объединены в новые группы по принципу: нужен или не нужен для индустриализации(27).
В Торгсине, как и в карточной системе, классовый подход уступил место "индустриальному прагматизму".
Возвращаясь к вопросу о том, где проходила грань между людьми, арестованными в Торгсине, и теми, кто избежал ареста, следует сделать вывод, что социальное происхождение здесь было ни при чем. Безусловно, среди арестованных покупателей Торгсина "бывшие" попадались, но хватало там и простых трудящихся - рабочих, служащих и колхозников. Ища логику в действиях ОГПУ, обыватель 1930-х годов мог предположить, что ОГПУ арестовывало в Торгсине только крупных владельцев ценностей. Эта гипотеза, однако, тоже не выдерживает проверки. С точки зрения формальной законности с появлением Торгсина ОГПУ вообще потеряло право арестовывать кого-либо за владение или хранение валюты, будь то крупный или мелкий "держатель". Как уже было сказано, валютные права, которые подразумевали и хранение валюты дома, предоставлялись всем без исключения.
Гипотетическое предположение о том, что арестованные клиенты Торгсина были крупными владельцами ценностей, не подтверждается фактами. Местные отделения Торгсина жаловались, что ОГПУ проводит аресты огульно, в массовых кампаниях жертвами становятся в основном "мелкие держатели ценностей". Приводимые в документах суммы конфискаций являются зачастую чисто символическими - несколько золотых монет, несколько рублей бонами Торгсина. Среди конфискованных полицией товаров - не меха, икра и антиквариат, а обычные продукты - банка консервов, бутылка водки, мешок муки.
Риск и повседневность
Казалось бы, что может быть героического в покупке хлеба или штанов? Но кто знает, сколько бессонных ночей проводили люди перед тем, как решиться сделать первый шаг и переступить порог нового неизведанного предприятия с загадочным названием "Торгсин". Поскольку идти в Торгсин все-таки было необходимо - голод не тетка, люди прибегали к разным хитростям, изобретали свою тактику поведения в Торгсине. Уезжали в другой город, где их никто не знал, сдавать ценности и покупать товары. Во время сдачи золота, едва завидя знакомого в магазине, немедленно уходили, оставляя ценности, и возвращались назад только через несколько часов. Опасения, что знакомые донесут "куда следует" об имевшемся золоте, были сильнее боязни потерять ценности. Особенно осторожничали крестьяне; как выразился автор одного донесения, "особенно из деревень публика боится". В отчете Нижегородской конторы Торгсина сообщалось, что, прежде чем купить, крестьяне вели наблюдение и даже провожали покупателей до их квартир, затем снова возвращались в магазин наблюдать. Нередко тихо спрашивали продавца: "А меня не арестуют? У меня монеты"(28).
Тактика выживания соседствовала с тактикой обогащения. Нашлись предприимчивые люди, которые, маскируясь под агентов ОГПУ, грабили покупателей Торгсина (действия ОГПУ фактически тоже являлись грабежом, но грабежом ведомственным). Управляющий Московской городской конторой Торгсина в своем письме предупреждал директоров подведомственных универмагов:
"За последнее время вокруг н[аших] торговых точек работает шайка аферистов, которые под видом сотрудников ГПУ и МУРа заранее в магазине при сдаче ценностей или покупке товаров намечают себе жертву и по выходе н[аших] клиентов из универмагов задерживают их и отбирают ценности (тов.[арные] книжки и пр.)"(29). Слово "ОПТУ" оказывало парализующий эффект и позволяло безнаказанно грабить средь бела дня на глазах покупателей и сотрудников Торгсина. Есть основания подозревать, что и действительные сотрудники ОГПУ могли использовать антиторгсиновские операции своего ведомства в личных целях. Приведу рапорт заведующего магазина N 4 О. М. Файнштейна управляющему Киевской областной конторой Торгсина:
"Довожу до В[ашего] сведения, что в день В[ашего] отъезда произошел следующий казус в магазине:
Сотрудник розыска Казимиров ворвался в магазин с наганом в руке вслед за одним покупателем.
Я предложил Казимирову вложить в карман оружие и пошел сговориться по телефону с Нач[альником] Петровского района милиции... Придя в магазин, я предложил Казимирову принести ордер Эконом отдела или Оперода (оперативный отдел. - Е. О.) на право ареста в н[ашем] магазине.
Мы прошли в район милиции по этому делу и там договорились на том же. Казимиров ушел за ордером и больше в магазин не являлся. Задержанный был в магазине до закрытия его, после чего его отпустили. Описывать панику не приходится. Ставлю Вас в известность, что задержанный гражданин не пошел с сотрудником розыска из-за того, что боялся за содержимое карманов. По его словам, Казимиров забрал у него за два дня до этого 1200 рублей совзнаками в проезде у одного еврея. Считаю, что это похоже на истину, т. к. Казимиров идет со своим отцом на операцию. В данном приключении я сам видел старика на углу, дожидающегося результатов. Об этом я также сообщил сотруднику Облрозыска т. Шапу 9.12.32"(30).
Прав ли завмаг, подозревая агента ОГПУ в нечистоплотности. Но существование в ОГПУ сотрудников, способных на такие действия, более чем вероятно. Торгсин, радея об интересах валютного дела, защищал своих покупателей. В документах часто встречаются упоминания об освобождении клиентов от ареста и возвращении им товаров и денег Торгсина. Однако следует сказать, что опасения людей в том, что Торгсин работает на ОПТУ, были не столь уж безосновательными. Последний председатель Торгсина Левенсон в 1935 году информировал управляющих конторами и отделениями:
"Работники НКВД имеют право в нужных случаях требовать от Вас справки о количестве сданных отдельными лицами бытовых ценностей, а также о фамилиях и адресах этих лиц, однако за получением такого рода справок они должны обращаться исключительно к администрации магазинов и скуппунктов"(31).
Таким, видимо, был достигнутый в результате почти четырехлетнего валютного соперничества и трений компромисс между ОГПУ/НКВД и Торгсином - Торгсин не возражал быть информатором, если эти действия оставались в тайне от его клиентов. Администрация магазинов, по смыслу этого письма, становилась внештатным агентом, сексотом политической полиции(32). У ОГПУ имелись и платные агенты, специально внедренные или завербованные из числа торговых работников. Они также поставляли "политоргану" информацию о клиентах Торгсина и их валютных сбережениях. Таким образом, риск и непредсказуемость последствий посещения Торгсина сохранялись. Советская повседневность продолжала быть авантюрной.
Примечания:
1. В ходе реорганизации в 1934 г. Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) было поглощено Народным комиссариатом внутренних дел (НКВД). В зависимости от времени описываемых событий в статье используются оба названия - ОГПУ и НКВД.
2. Государственный архив Российской Федерации (далее ГАРФ). Ф. 5446. Оп. 12а. Д. 698. Л. 1, 7.
3. Российский государственный архив социальной и политической истории (далее РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 162. Д. 8.
Л. 152.
4. В этой фразе практически нет преувеличения. Люди "подсказывали" правительству, что еще можно у них отобрать и превратить в станки и машины. Изначально государство разрешило Торгсину принимать только валюту и золото, но голодные люди несли в Торгсин все ценное, что у них имелось. Получая донесения о потоке разнообразных ценностей в магазины Горгсина, правительство сначала разрешило Торгсину принимать серебро, потом платину и бриллианты, а затем и произведения искусства. Инициатива "снизу" подталкивала неповоротливую бюрократическую машину.
5. Российский государственный архив экономики (далее РГАЭ). Ф. 4433. Оп. 1. Д. 8. Л. 70.
6. РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 38. Л. 1 об. Директива ЦК от 25 апреля 1932 года требовала в срочном порядке предоставлять Торгсину помещения.
7. Текст постановления найти не удалось, но на него есть ссылки в документах: РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 148. Л. 26.
8. РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 2. Л.6.
9. Там же. Д. 5. Л. 307, 308, 329, 229; Д. 15. Л. 24; Д. 19. Л. 2; Д. 26. Л. 217; Д. 29. Л. 113; Д. 31. Л. 23; Д. 43. Л. 18; Д. 45. Л. 12; Д. 53. Л. 23; Д. 55. Л. ?; Д. 148. Л. 11,18, 33, 40, 42, 51, 97,101; Д. 149. Л. 79,83, 86 и 86 об (докладная записка Сташевского в НКВТ), 88, 90; Д. 168. Л. 38. Центральный государственный архив Московской области(далее ЦГАМО). Ф. 3812. Оп. 1. Д. 1. Л. 31.
10. РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 149. Л.. 86 и 86 об.
11. Там же.
12. Там же. Д. 45. Л. 12.
13. Там же. Д. 149. Л. 88.
14. Там же. Д. 148. Л. 40.
15. Там же. Д. 19. Л. 2.
16. Там же. Д. 148. Д. 18.
17. Там же.
18. Там же. Д. 15. Л. 12; Д. 148. Л.. 11,34; Д. 149. Л.. 86 и об.
19. Там же. Д. 148. Л. 34.
20. Там же. Л. 11.
21. Там же. Д. 31. Л. 23; Д. 149. Л. 90.; Д. 5. Л. 302; Д. 38. Л. 8; Д. 41. Л. 29.
22. Там же. Д. 148. Л. 18.
23. Там же. Д. 19. Л. 2.
24. Там же. Д. 31. Л. 23.
25. Там же. Д. 5. Л. 229; Д. 31. Л. 22(?); Д. 149. Л. 90.
26. Там же. Д. 148. Л. 26.
27. Подробно об этом см.: Е. А. Осокина. За фасадом "сталинского изобилия". Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927-1941. М. 1998.
28. РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 148. Л. 26; Д. 38. Л. 8. Подобный "наблюдатель" описан также и в донесении уполномоченного Торгсина в Ташкенте (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1.
Д. 148. Л. 28).
29.ЦГАМО. Ф. 2014. Оп. 2. Д. 2. Л. 24.
30. РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 149. Л. 83.
31. Там же. Д. 168. Л. 38.
32. Переход Торгсина от протестов против действий ОГПУ/НКВД к сотрудничеству с "политорганом", скорее всего, не был столь резким. Вероятно, были и переписка и постановления, регламентирующие сотрудничество двух ведомств. Отсутствие документов, однако, не позволяет реконструировать эту часть истории валютного соперничества Торгсина и ОГПУ/НКВД.